Геннадий Прашкевич - Земля навылет[litres]
— Истек кровью? — испугался Евченко.
— У него же страховка! — высокомерно парировал Алехин. — Он новый протез купил. А на сдачу приобрел другие полезные в быту мелочи.
— Давай, Алехин, давай! — вдруг лихорадочно заволновался пенсионер. Что-то в нем сломалось. — Давай, Алехин, не болтай, работай! Я думал, что ты трепун. Я тебе не верил, Богом клянусь. Но теперь вижу, что ты мыслящий, думающий человек. Я все хочу застраховать, Алехин, — имущество, личный транспорт, жизнь и смерть, диких родственников, квартиру. Что увидишь, все бери на учет. Только на льготных условиях, Алехин, на льготных. Как много потрудившемуся пенсионеру. Все вноси в страховой полис, ничего не пропусти. Не могу терпеть… Поезда эти… Самолеты… — В крайнем возбуждении упрямый пенсионер бегал по комнате, как маленький обесцвеченный паучок уроподус. Про такого паучка Алехин прочитал в третьем томе собрания сочинений Пришвина. — Давай, Алехин, давай! Все страхуй! Заодно мы и старый договор пролонгируем.
Но пролонгировать они ничего не успели.
За бетонной стеной раздался пронзительный женский крик.
Кричала Верочка.
Глава XXX
В городе говорят о странном происшествии. В одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать; дело пошло по начальству. Кн. В.Долгорукий снарядил следствие. Один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом идут разные толки. N сказал, что мебель придворная и просится в Аничков.
А.С.Пушкин, Дневник. 17 декабря 1833 годаОпять старая история.
Когда построишь дом, то начинаешь понимать, как его надо было строить.
Ф.Ницше«Неужели сантехники?»
На лестничной площадке никого не оказалось.
Алехин с разбегу высадил дверь Верочкиной квартиры и вместе с дверью ввалился внутрь. Диковато всхрапнув, упрямый пенсионер Евченко, как серый габардиновый паучок, нырнул обратно за свою надежную дверь, в надежные, сплетенные за много лет сети. Тщательно заперев замки, он попытался дозвониться до сержанта Светлаева, но телефон сержанта не отвечал. Тогда упрямый пенсионер жадно прильнул маленьким мохнатым ухом к стене, отделяющей его от сумасшедшей соседки.
Алехин хорошо помнил уютную Верочкину квартиру.
Вязаный половичок в прихожей, дивная вешалка, украшенная оленьими рогами, высокое зеркало до потолка, на лакированных полочках народные игрушки, всякие прялочки, медведи. Кухню Алехин из прихожей не видел, но отчетливо донеслось оттуда фырканье холодильника. Он будто пытался вскрикнуть, о чем-то предупредить, но какая-то сила наваливалась на него и было непонятно, что, собственно, происходит в кухне. Зато была видна часть комнаты. Богатая литовская стенка. Книги. Дорогой хрусталь. На полу ковер — бельгийский, серо-коричневый.
Милый уютный мир, навсегда запавший в сердце Алехина.
Но сейчас зеркальные стекла литовской стенки были разнесены вдребезги, бельгийский ковер прожжен, тлел сразу в двух местах. В уютной прежде квартирке отчетливо несло бедой, паленой шерстью, горелой резиной. На тлеющем ковре валялись детали разобранного письменного стола. Не разбитого, а именно разобранного. По болтику. По заклепочке. По гаечке. Немало терпения надо приложить, чтобы так разделаться с массивным столом надежной, литовской работы.
Рога на вешалке странно оплыли.
Одиноко сияла на фоне сырой стены лампа нагло обнаженного торшера. Абажур был содран, как шкура, и заброшен на металлическую гардину.
Перевернутое кресло.
Изъеденные мелкими кавернами стены, будто кто-то в упор палил в них из дробовика.
Среди этого ужаса Верочка стояла в углу дивана в таком коротеньком и тонком халатике, что его можно было и не надевать. Увидев неожиданного спасителя, она отчаянно закричала:
— Он за мной гоняется!
— Кто? — Алехин лихорадочно крутил головой, пытаясь обнаружить среди этого ада разбушевавшихся пьяных сантехников.
— Да пуфик, пуфик!
Верочка спрыгнула с дивана — испуганная, длинноногая. Халатик на ней разлетелся, обнажая летнюю загорелую кожу. Вскрикнув, она бросилась к Алехину, но, зафиксировав прыжок, зеленый пуфик, возбужденно топтавшийся возле дивана, весело, как собачонка, кинулся вслед за хозяйкой. Алехин с трудом отбросил его ногой в сторону.
— Он сошел с ума! — кричала Верочка, тыкая тонким пальчиком в сбесившийся, приседающий перед ними пуфик. — Он преследует меня. — Похоже, что необъяснимое поведение пуфика пугало Верочку гораздо больше, чем все остальное.
— Что здесь творится?
— Я не знаю, — потрясенно ответила Верочка и обвила шею Алехина тонкими руками. — Сперва сильно текло на кухне, а теперь везде. Сантехники говорят, что не может быть такого, но ты же видишь.
Действительно, на изъеденных кавернами стенах здесь и там выделялись темные пятна сырости. Это было ужасно необъяснимо, но Алехин сквозь ткань прозрачного халатика чувствовал такое горячее нежное тело, что уже не хотел, чтобы ужасные чудеса кончились.
— В кухне течет, — прижималась к Алехину Верочка. — Соль поплыла, рис разбух. Я не успеваю убирать. У меня тряпок столько нет. А на стенке, — она ткнула пальчиком в сторону обезображенной литовской стенки, — камень подпрыгнул и лопнул. Я чуть с ума не сошла. Видишь, ковер прожжен. Сейчас такой ковер просто так не купишь.
И спросила с отчаянием.
— Алехин! Зачем за мной пуфик гоняется?
Может, это самец? — мелькнуло в голове Алехина, но сама постановка вопроса явно была бессмысленной. Какой из пуфика самец? За Верочкой, например, мог гоняться пьяный сантехник, да и из него в такое время какой самец?
Но пуфик правда вел себя как живой.
Мотался под ногами, рвался к хозяйке, сбежавшей от него. Пару раз Алехин откидывал пуфик в сторону, потом, разозлившись, заклинил между сырой стеной и диваном. В принципе можно было опустить Верочку на диван, но он не хотел этого. Она с ужасом вдыхала запах гари, он с нежностью запах духов.
— Подожди, подожди, — пытался он понять, обнимая Верочку. — Почему ты говоришь, что пуфик бегал и справа, и слева? Он один. Он не может бегать сразу и справа, и слева. Почему ты говоришь, что он бегал строем? Как один-единственный пуфик может бегать строем?
— Не знаю. Разруха была полной.
Разруха в квартире Верочки ничем не могла быть объяснена, а от этого казалась еще страшнее. На кухне звонко, по-весеннему, звенела веселая капель (как в третьем томе собрания сочинений Пришвина), журчали ручейки. Пуфик страстно возился между сырой стеной и диваном, наверное, ревновал хозяйку. В стенах что-то подозрительно потрескивало. Вдруг громко пошли стоявшие до того настенные часы. При этом они как-то неприятно разухабисто сыграли известный вальс. А кусок камня, валявшийся на ковре, вдруг сам по себе распался на несколько частей. Под ним сразу затлел ковер, густо понесло паленым. И повис в растерянном пространстве долгий тоскливый звук.
